Годы надежд и испытаний

Женщин солдат уже не было, их демобилизовали вскоре после войны вместе со стариками, рожденными до 1905 года. У начальника штаба одна осталась как жена, хотя у него дома в России была настоящая жена, учительница. Сошелся со служившей при штабе парикмахершей и Федор Алютин, наш начфин, с которым я работал в одной комнате с надписью «Канцелярия». Кажется, на Новый год эта чета пригласила меня в гости. А перед тем как сесть за стол его жена «оболванила»  меня машинкой. Мы пили датскую водку с привкусом канифоли. Далеко ей до  нашей русской водки!

Солдат Бессонов написал в письме родителям в Баку, что здесь на острове датском люди живут как при коммунизме. Никто бы об этом не узнал, но наша советская цензура не зачеркнула, а прислала в штаб дивизии. А замазывать текст наша цензура умела. Когда мы были на острове Песчаном в первый год войны, повару столовой (она была около нашей землянки) брат прислал с фронта письмо. В нем было оставлено только  то, что обычно писали в начале письма и в конце. вся середина письма была так замазана. что ничего не разберешь.

И вот высокое начальство, собрав нас всех, стало доказывать нам, что здесь при капиталистах никакого коммунизма нет и не может быть. Рабочие работают по четыре часа в день для того, чтобы у всех была работа, иначе будут безработные. Да, на острове нет пьяных на улицах, побирушек, хулиганов, потому что таких людей с острова увозят в Данию. Вот поэтому здесь тишь да гладь. И кое-что нам еще трёкали.

Но мы-то видели, как жили датчане. Вот обычный случай. Едет семья на велосипедах: отец, мать и подросток, а у отца впереди, у руля люлька, в которой сидит малыш. Приехали на станцию, поставили под навес велосипеды и уехали в город. А когда вернулись, взяли свои велосипеды, хотя на одном вместо камеры был натянут толстый электропровод. А рядом стоял чужой нормальный велосипед. У нас бы и своего велосипеда не нашел.

В магазин зайдешь – никого. Постучишь – появится. Руками покажешь ему, что я, мол, мог бы украсть и уйти, а он, мотая головой, говорит: «Найн». И действительно, «найн» (нет), так как полиция беспрерывно курсирует по городу.

По дорогам за городом во многих местах стоят фляги. Человек на лошади забирает  их и увозит на завод, а обратно возвращает на то же место. А у нас, разве можно было так оставить.

Помню, на вокзале, на столе  лежала большая коробка, я сел на поезд, но так и не увидел ни одного человека. А у нас?

На том же вокзале, в туалете, в каждой ячейке на стене на стержне вращающийся рулон туалетной бумаги. В то время!

Говорили, что до нас на острове не было замков. Русские заставили…

Тот же Бессонов как-то оставил в магазине свои рукавицы. Через две недели мы снова там были (конечно, не по своему желанию), и его рукавицы лежали там же, где он их  забыл. Наверное, это и еще многое другое (всего не опишешь) Бессонов посчитал за коммунизм.

 

И вот мы на океанском трофейном пароходе покинули остров и выгрузились около Штеттина. В заливе было целое кладбище разных кораблей. У некоторых была видна труба, другие лежали на боку или же лишь мачта торчала. Видно, наши штурмовики хорошо поработали.

Потом с острова мы вернулись опять в Кольберг, но бывших полковых начальников видеть уже не приходилось.

Был март сорок шестого года. Здесь мы узнали об указе, о демобилизации и солдат моего года. Вот было радости! Наконец-то! Какое счастье, что остались живы! И песни, песни… Больше пели: «Хороша страна Болгария, а Россия лучше всех!»

Приехали снова в Кольберг. Нам здесь, после острова, кисло показалось. Там на сто тридцать человек делали котлеты, бывало и плов готовили, даже молоко кипятили, чтобы не было поносов. А здесь об этом даже и не мечтали. Солдат было много.  Давали нам по сто польских злотых в месяц. На них можно было купить только две булочки, правда, большие.

Нас, демобилизованных, собралось в бывшем немецком концлагере несколько тысяч. Громадные бараки, многоярусные нары, кругом высокая ограда из колючей проволоки, увешенной тысячами консервных банок. Здесь перед нами в разных углах двора выступали артисты. Среди них были и клоуны.

Один лейтенант еще десять месяцев назад узнал от наших ребят, прибывших первыми, что среди нас есть один солдат из Раевки (то есть я). Он дней десять подряд приходил к ним узнать, не приехал ли я. А мы еще полмесяца блукали по Польше. Потом он перестал приходить, но здесь, на сборном пункте, наконец, меня отыскал.

Велико желание и большая радость встретить в чужой стороне, а тем более на фронте, своего земляка. Толпами ходили и искали своих земляков. Один кричит: «Есть ли рязанские?». Ему после некоторого молчания кто-то ответил: «Косопузых здесь нет». В другом месте кто-то спросил: «Есть ли тамбовские?». Из толпы послышалось: «Толстопятых нет». Оказывается, были прозвища населения целых областей.

Страниц: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50

Опубликовано в Проза, просмотров: 87 187, автор: Kabanov (44/72)