Годы надежд и испытаний

Помню, была молотьба. Наш ток был за огородом. Понес я братика к маме на кормежку. Она за стог присядет наскоро, а то тятенька (так мама звала своего свекра, моего деда Василия) будет ругаться. Поел, и снова домой в зыбку, которая без конца качалась на пружинах под потолком. А я постоянно сластил сахаром соску. Конечно, сахара перепадало больше мне. От этого у меня под правым ухом образовалась «золотуха». Из-за этого меня потом возили в Раевку³ к хирургу. А Макар, видно, не зря без конца орал и мучил меня – потом он стал хорошо петь. Особенно неплохо у него получалась песня «Когда я на почте служил ямщиком».

Пришла пора отнимать Макара от груди. Мама закладывала за лифчик одежную щетку и говорила ему:

– Кака, больно, нельзя!

Он, не слушая маму, своей ручонкой отодвинет от соска щетку, насытится и отвалится о груди. Как-то раз мама намазала сажей сосок и вокруг него. И снова сказала, что кака, что нельзя. Но Макар снова нашел сосок и насосался.  После этого губы стали черными. Мы, конечно, смеялись, а он-то не видит себя. Да и хоть бы видел – не понял бы. С трудом мама отвадила его от груди.

Когда была свадьба у дяди Макара, были там и мы с Гриней. Бабы, сбившись в кучу, плясали, держа (почти каждая) в приподнятых вверх руках платочки. Одна из них по печной заслонке шаркала железкой – гармонь у староверов была запрещена. Чтобы не было скучно, на свадьбу пригласили лучших певцов на всю деревню – мужа и жену Царьковых.

На столе стояли стаканы, рюмки и разные закуски. Перед молодыми стоял фиолетовый графин с водкой, а внутри графина был стеклянный петух.

Пили в то время в основном «кислушку» (брагу) и самогон. Когда гости ушли, мы с Гриней слили из всех рюмок остатки и попробовали это зелье.

После свадьбы я пришел к деду Василию и вижу: дядя Макар на столе делает пирамиды из монет, что подарили на «поклоны». У меня в кармане был полтинник. Дядя Макар «высмолил» его у меня, дав взамен пять монет по десять копеек.

Вероятно в этот же год летом мы втроем: я, двоюродный брат Мотька, то есть Дмитрий – сын дяди Евстигнея (впоследствии  Сергея) и Яшка Попов (лет на пять постарше нас, брат тети Хины, бывшей замужем за дядей Харламом, он же сын попа Кандратия Кабанова) пошли в село Ново-Константиновку за водкой. Это украинское село в четырех километрах от Елатменки вверх по Кызылу. Там был каменный только водочный магазин. Когда потом  у Яшки под сараем Мотька стал разливать водку из шкалика, он мне налил меньше, потому что у меня было 20 копеек, а у него 22 копейки. Яшка шкалик купил себе сам.

Отец несколько лет работал в сельпо, которое находилось в Ново-Константиновке. Работали на пару с Алексеем Юнаком. То отец продавал в магазине, а Юнак ездил в город Белебей за товаром, то наоборот. Однажды я как-то оказался в магазине и видел, как отец отмерял материю. Потом сам решил купить у него конфет (я видел, как покупали другие). У меня было несколько медяков, в том числе и полкопейки (на ней написано одна вторая копейки). Отец мне, как обычному покупателю,  взвесил сколько положено.

Отец уходил на работу очень рано и чтобы узнать, когда он уходит, как-то раз, я привязал к его руке мочалку, а потом к своей. Спали в сенях на полу, было лето. Проснулся – нет отца, не помогла мне мочалка.

В эти годы у нас жила тетя Наталья, подобранная бабкой Амосихой⁴ когда-то. Потом Тетя Наталья вышла замуж за Кадысева Михаила. Свадьба была у нас. Еще жил у нас безродный  Федор Игнатьевич. Не один год в нашем доме жил и двоюродный брат моего отца Самоил Макарович Трушин (все его звали Самошкой). Мы с ним однажды сходили в кино (тогда кино было еще немое). Когда пришли домой, мама натрепала меня за волосы (стриженные под горшок) – в кино ходить было грех. Потом жила тетя Катя (Екатерина Амосовна). Перед тем, как пойти на вечерки, она специальные ножницы нагревала над стеклом десятилинейной лампы, завивала на висках кудри. И уже в тридцатом году пришел к нам жить мой дядя – Ваня.

Прадед Иван Федорович с бабкой Агафьей жили в келье, маленьком домике с печкой, который стоял в огороде. Там же стояли и ульи. Помню, собрались все правнуки, и на открытой веранде он подливал нам в блюдца меду.

Прадед Иван охранял бахчи всего нашего рода. Один год  бахчи всей деревни были на склоне Крестовой горы.  Был он глуховат. Прихожу как-то к нему и говорю:

– Дидик, мамака⁵ прислала меня за арбузами.

Он приложил к уху ладонь  и говорит:

– Чаво баишь? ⁶

Пришлось повторить. Он был ворчун и говорит:

– Только и знают, что жрут, жрут и жрут.

Сам же между тем пальцем щелкает по арбузам и, найдя спелый, срывает и кладет мне в мешок. Потом в шалаше (в середине была траншея со ступеньками, чтобы сидеть удобно было, по бокам же можно было лежать) нарезал красного арбуза, и мы с ним поели. Он помог мне поднять мешок на плечо и вслед мне проворчал:

– И ки каянные! Черни бы вас взяли, только и знают, что жрать.

«Черни» потому,  что чертом-то ругаться было грешно.

Страниц: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50

Опубликовано в Проза, просмотров: 87 193, автор: Kabanov (44/72)