Годы надежд и испытаний

Перед зимой наш взвод, отправили на остров Нарген, в двенадцати километрах от Баку на смену другого взвода. И землянки, и пулеметы – все в земле, сверху не видно.

Перед самой войной были стрельбы по рукаву, который в воздухе таскал за собой самолет. Первый стрелял мой напарник, я держал по курсу палочку прицельного визира. При этом я повернул голову, чтобы посмотреть на самолет. Начальство это увидело. Когда отстрелялись, на меня набросились – зачем я головой вертел. Командир полка объявил мне пять суток ареста. Подошла моя очередь стрелять и комиссар не нашего батальона мне говорит:

– Ты не волнуйся, попади в рукав, и мы его самого посадим на губу.

К моему счастью из шестидесяти патронов четыре поразили цель, и тот же командир полка сказал:

– Снять арест, объявить благодарность.

А я уж, было, затужил, что выходной придется сидеть  на губе. В город нас не пускали, боялись, что напьемся, и будет ЧП для полка. Глупое начальство. Получал тогда солдат восемь рублей пятьдесят копеек. Из них: два пятьдесят – государственный заем, затем обязательная подписка на все армейские газеты, еще купишь мыло и зубной порошок – вот и все деньги. На какие шиши пить! Как-то старшина говорит мне, что я на малую сумму подписался на заем – двадцать пять рублей, а он сам, мол, на сто двадцать пять рублей подписался. Я ему возразил:

– Я подписался на триста процентов, а вы только на пятьдесят.

У него оклад был двести пятьдесят рублей. Такова была тогда довоенная солдатская жизнь.

Пришел май, и нас опять послали в город. В мае часть зенитчиков (конечно, самых плохих – какой командир отпустит хорошего солдата) отправили в московские зенитные части. Видно уже тогда запахло войной, хотя и говорили, что войны не будет, что на удар врага, ответим тройным ударом и бить врага будем на его территории.

22 июня утром объявили тревогу, взяли с собой постель и на пароход. И только после обеда (которого, как и завтрака, у нас в этот день не было) капитан сказал, что немец напал на нашу страну.

На этот раз к вечеру мы приплыли к острову Песчаный, что севернее города. Здесь мой друг, зам политрука (тоже из Ашхабада) Вавиленко Алексей предупредил меня, чтобы при солдате Соловьеве лишнего ничего не говорил – он тайный сотрудник НКВД.

В нашем расчете, а нас было всего четверо, был Ованесов, из мобилизованных. Его вызвали в штаб – и он исчез бесследно.

Почему его забрали, я до сих пор не понимаю. Никаких разговоров мы не вели, кроме изучения пулеметов да игры в самодельное домино. Здесь же мы написали с Алексеем рапорта об отправке нас на фронт. Нам ответили: «Когда понадобитесь – отправим».

Вот где хорошо было купаться! Море, вода чистая, но сильно соленая – по губам как будто кто куском соли проводит. Я вдоль берега до пристани метров четыреста плавал, отдыхая на спине. Соленая вода хорошо поддерживает, тренировался на случай, если на фронте придется вплавь переправляться через реку.

Тогда все считали, что война продлиться недолго, наподобие, как с Наполеоном. И мне тоже хотелось, как и другу моему, Алексею, поучаствовать. Вечерами ходили в радиорубку, слушали сообщения с фронта, а потом рассказывали своим товарищам.

Через год к острову подошел пароходик, а вернее, морской трамвай, с мобилизованными женщинами. Одна уж больно ревела. Оказывается, ее муж работает на военном заводе, у него броня, а ее, бездетную, забрали в армию. Надо же такому быть!

Женщин прислали на наше место, а нас, половину расчета посадили на этот трамвай и в город, в штаб полка. Сначала шел разговор, что весь полк поедет на фронт, потом сказали, что наберут только две роты. Каждый командир отдавал всегда плохих бойцов. Я заикнулся командиру, а он сказал, что не отпустит меня. И я, и Алексей снова написали рапорта, с просьбой об отправке на фронт. На этот раз мою просьбу удовлетворили.

Попрощались мы с остающимися товарищами по службе. Мой друг Вавиленко на прощание сказал:

– Завидую тебе, Георгий, а меня не отпустили. Удачи тебе на фронте!

И вот мы со своими зенитными пулеметами, намертво прикрепленными к машине, на платформе вагона в пути. В Сталинграде сходили обедать в столовую, и снова в путь На остановках приходилось разговаривать с одним солдатом, посыльным из караула. Он был из другой роты. Он как-то говорил, что если руку оторвет, «водым торговать буду». А я подумал, а чем он торговать будет, если голову оторвет. Не надо плакать заранее. Прохаживался он туда-сюда с поникшей головой, вид такой убитый, и я, глядя на него, вдруг понял: «Этот не жилец, вряд ли придется ему водой торговать».

И вот, наконец, прибыли в Москву. На улице Горького, во время остановки, я бросил в ящик письмо домой. За Москвой в селе Голицино, что в семнадцати километрах от города (а дальше этого села немца не пустили) формировался зенитно-артиллерийский полк. Как раз была годовщина начала войны. Здесь за неделю до прибытия на фронт солдат Анатолий Федоров, говорит:

– Вот посмотрите, меня в первый же день убьет.

Страниц: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50

Опубликовано в Проза, просмотров: 87 180, автор: Kabanov (44/72)