Годы надежд и испытаний

Перед арестом отец лежал в больнице. Я несколько раз ходил  к нему. У него был геморрой, видно, от тяжелой работы Он первый год работы в пекарне месил тесто руками в большой колоде. На второй год руководство железной дороги его уже поставили заведующим этой пекарни. Аника Балашов был заведующим складом. Там же работал и Савелий Трушин, двоюродный брат отца. Вот он, заведя любовную связь с уборщицей, и рассказал ей, видно, лежа в постели, какого происхождения наш отец и Аника. Когда же приехала жена Савелия, он вынужден был прекратить сношения со своей подругой. А та в отместку за это написала, куда следует, заявление на отца и на Анику. Савелий, скорее всего, про себя-то не рассказывал. На всякий случай он умотал в Ашхабад, где тоже у него были другие любовницы. Затем, вероятно, заметая следы, переехал в город Каакха.

Днем отец пришел из больницы, а ночью его увели.

Слишком поздно отец понял, что с родственниками, да и со своими деревенскими тоже, в то время работать вместе было нельзя.

И пошли дни ожидания – авось вернется. Мама поступила работать на хлебозавод, вытряхивать мешки из-под муки. Я срочно стал обучать маму буквам, главное чтобы она могла расписываться за получку.

Я стал караулить около дьявольской конторы, когда приведут отца из тюрьмы на допрос или наоборот. Однажды укараулил. Выходит отец, руки назад. За ним охранник с наганом в руке и с пальцем на спусковом крючке. Шел отец быстро, охранник – отстав от него на три метра. Я как собачонка бежал по тротуару, вытирая рукавом градом текущие слезы, поглядывая на отца. И, что характерно, по дороге  до самой тюрьмы никто не ехал навстречу, улица была пустынна. У ворот тюрьмы отец оглянулся на меня со слезами на глазах и скрылся за воротами. И все. Конец сентября стал для нашей семьи черным днем.

К тете Нюре иногда из Маров приезжал ее отец Автоном Иванович Кабанов. Работал он охранником при МТС. При нем приходил из НКВД шофер, брал автомашину вечером, а ночью пригонял обратно. Автоном Иванович как-то заглянул в кузов машины – там лежала верхняя одежда. В основном это были туркменские красные на вате халаты. Стало быть, увозили людей в пески и расстреливали. А вот зачем снимали с них халаты и привозили в МТС? Может быть, для того, чтобы рабочие знали и боялись «ежовых рукавиц», какие тогда рисовали на больших плакатах.

Нашего Макара определили на жительство к дяде Макару. Мама продолжала вытряхивать мешки. И снова беда.  У мамы стали опухать ноги, видно от большого переживания. Врач посоветовал сменить климат, уехать в Россию, иначе смерть. И вот мама забирает нашего Макара, упаковывает сундук и на вокзал. Провожали их я и тетя Нюра (жена дяди Макара). Когда тронулся поезд, я за ними весь в слезах побежал. Тетя Нюра – за мной, чтобы остановить меня. А мама тоже вся в слезах выглядывала из окна.

Вернулся я в свою квартиру, взял стол, сколоченный на двух крестовинах (это была единственная наша мебель), и на базар. Продал его за пять рублей – это на четыре с половиной килограмма хлеба.

И вот я живу у дяди Макара в Байрам-Али, учусь в седьмом классе. Ложась спать, я целый месяц мочил слезами подушку, вспоминая все, что произошло с нашей семьей в последнее время. Да и сейчас, когда вспомню все это, невольно выступают слезы, хотя и прошло много-много лет. И сегодня, когда пишу эти строки, слезы капают на лист. За что нам выпали такие страдания? Кто из нас и чем провинился?

Сам дядя Макар тоже учился в седьмом классе, но в вечерней школе. Потом он поступил в техникум связи. Работал на почте монтером. Бывало, чтобы проверить связь, сядет в тамбуре рабочего поезда²⁵ и от Байрам-Алей до Маров смотрит на свои столбы и провода. Оказывается были случаи, когда молнией столб расщепляло надвое.

Тетя Нюра работала телефонисткой. Жили в служебном доме, где вместе с ними проживало еще восемь семей. У дяди Макара была всего одна комната размером три на четыре (если не меньше)  с одним окном во двор. Вдоль двух стен стояли две обычные койки и маленькая коечка их дочери Вали. Еще было четыре табуретки – вот и вся мебель. Рядом с коридором – малюсенькая кухня. Зимой, примерно на месяц, заносили буржуйку.

На Новый год в тридцать восьмом на почте устроили детский утренник, где я ребятишкам играл на балалайке. Для угощения было много разных конфет. Особенно хороши были  «раковые шейки». До сих пор ощущаю их вкус.

Дяде Макару за хорошую работу дали туркменский ковер, правда, небольшой. Его повесили над койкой.

Когда, а это случалось нередко, тете Нюре некогда было готовить обед, я ходил недалеко в столовую за едой – на дом отпускали дешевле. Столовая была в небольшой церкви. Внутри все стены и потолок были расписаны красной краской, так что можно было, садясь за стол, помолиться богу и святым. Здесь руководители оказались более умными, чем в Марах. Там церковь взорвали и укором дурным начальникам остались лежать огромные куски стен, которые даже погрузить и увезти было невозможно.

Страниц: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50

Опубликовано в Проза, просмотров: 87 184, автор: Kabanov (44/72)