Годы надежд и испытаний

– Плывите на бредень, там вам хорошо будет.

Местами было глубоко, и дядя Ваня не доставал дна. Он просто плыл то вправо, то влево, а я шел по берегу с ведром и, когда выводили бредень, собирал рыбу. Наловили больше полведра. Попадалась и крупная рыба – голавли.

В конце августа или начала сентября на Березовке милиционеры арестовали отца, увезли в деревню Соколы Эстонские. Там был суд, и за непоставку государству зерна отцу дали два года. Тюрьма, в которой он должен был отбывать наказание, была недалеко – в городе Белебей. Но он не  сидел в тюрьме, а работал учетчиком на заготовке леса в деревне Анновка, недалеко от Белебея. Остальные заключенные были, конечно, неграмотные, поэтому пилили свою норму.

Весной тридцать четвертого мама увезла брата Ивана к отцу. На двоих отцовой тюремной пайки, конечно, не хватало, поэтому Иван был вынужден ходить по деревне и просить милостину.  А к сентябрю мама привезла его обратно в деревню.

В этот же год мы с мамой пошли и спилили три тополя, росшие в палисаднике деда – все, что осталось от его усадьбы. Как только свалили последний тополь – появился, как из-под земли, Ронжин Иван, председатель колхоза и запретил нам брать спиленные тополя. Более того, велел замазать пни глиной и сказал: «Нам самим надо». Но кому? Может быть, увез к себе домой. Ведь теперь над нами, беззащитными, мог командовать любой. В общем, поработали на Ивана и со слезами на глазах и с проклятиями (мысленно) на душе ушли домой ни с чем.

Но в нашем домике появилась и радость. К зиме, наконец, из сибирской ссылки приехал дед Василий. Он стал жить с нами, а бабка Анна продолжала жить у дяди Харитона.

Пришел я в школу, чтобы учиться в четвертом классе, а учитель говорит, что мол вы учились в третьем классе четверо, а в этом году с тобой одним я заниматься не согласен. Трое, в том числе и Ефим Трушин уехали в Туркмению, к своей сестре Дусе. Чтобы учиться дальше, можно было ходить в Константиновку, где, конечно,  был четвертый класс, но у меня не было обуви, поэтому этот год для моей учебы пропал даром.

В эту зиму дед научил меня читать церковные книги, а одну повесть, или как там она называлась, я потом читал в церкви на правом клиросе. Этой же зимой мы с Мишкой Куприяновым ходили побираться сначала в деревню Бокла, потом в Константиновку. Как сейчас помню, заходишь в дом, положишь три поклона, глядя на иконы в переднем углу и скажешь протяжно и скорбно:

– Подайте Христа ради.

Подавали мало – год-то был засушливый.

Как-то мама сварила затируху из хорошей муки, где-то раздобытой. Стали есть, а в ней одна только полынь горькая – когда варили, в горшок попала полынь, которой топили печь. И ведь все съели, хотя вкус был такой, как будто по порошку хины, что от малярии, проглотили.

Весной следующего года дед где-то купил два поросенка. И вдруг они через какое-то время заболели рожей.  Один сдох, а второго рискнули – зарезали и съели, и никто не заболел. Может быть, помогла затируха с полынью?

Пришло лето. Как-то узнали, что совхоз нанимает рабочих на прополку пшеницы, выросшей уже больше ложки. Взял я варежку и пошел в деревню Екатеринославку, где был стан, кухня. Там нас кормили. Варили всегда пшенку, и, конечно, был хороший хлеб, какой я не ел уже почти два года.

А когда созрела пшеница, я пошел в контору за расчетом. Тут я попался на глаза агроному. Он меня и еще одного мальчика взял в помощники, и мы ходили по этому же полю, вырезали на квадратных метрах колосья. Потом он определял  урожайность. Питался я  в столовой, спал с этим мальчишкой в сарае, так же, как и во время прополки.

Во время прополки один парень посоветовал нам сходить ночью за огурцами и морковью к его соседу и объяснил, где он живет. Но в темноте мы попали как раз на его огород и хорошо «пропололи». Вот поистине: не рой яму кому-то – сам попадешь в нее.

Пришел сентябрь, а четвертого класса для меня опять нет. Взял я справку у учителя. В ней он по моей просьбе написал мое имя , но не Егор, а Георгий.

У меня не было фуражки, да и была ли она когда! В конце деревни был овраг. Там когда-то зарывали павшую скотину. Вешняя вода размыла часть костей. Поработал лопатой, потом кости хорошо промыл, набрал еще разного тряпья. По деревне часто проезжал барахольщик, и я у него купил на все это белую (других не было) фуражку. Вскоре началась посевная, и я пошел в колхоз работать на сеялке. Тогда сеяли на лошадях. Я стоял на сеялке сзади и очищал сошники от соломы. Шел тогда хороший дождь, и я замарал свою интеллигентскую фуражку. Мама тоже стала ходить в колхоз на работу, зарабатывая трудодни.

Наверное, в это же лето мы с мамой делали кизяки у Ронжина Аники. Его жена тетка Матрена так намаслила блины, что я с голодухи не мог много съесть. Даже до сих пор жалею.

Страниц: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50

Опубликовано в Проза, просмотров: 87 188, автор: Kabanov (44/72)