Годы надежд и испытаний

Год был засушливый, а подорожник и лебеда росли на удивление хорошо. То ли бог посодействовал, зная, что раскулаченным, обездоленным людям более нечего есть, кроме этой травы. А еще была такая трава: денежник – небольшой ветвистый сорняк, на нем множество желтых, когда поспеет величиной с копейку «денежка», в которой, как у лебеды, много семян. Его тоже вместе с лебедой мололи на ручной мельнице. Она была у кого-то, жившего на другой стороне речки. Сделана  она была из двух круглых, величиной с тазик, камней. На боку была приделана ручка, за которую крутили правой рукой верхний камень. Левой же рукой подсыпали «зерно» в отверстие посередине камня. Сбоку просыпалась «мука». Вот такую мельницу не раз и не два приходилось мне крутить и в тридцать третьем, и тридцать четвертом году.

Капусту сажали на Березовке. Здесь по берегу речки рос большой камыш. И вот корни этого камыша, очень большие, белые, мы с мамой приносили домой, сушили, толкли – получалась «хорошая» мука для лепешек. Там в речке, около нашего капустника водилось много водяных крыс. А может быть, это были не крысы.

Картошку сажали в деревне Подгорной, на огороде, кем-то брошенном, а копали уже в варежках и кое-как находили некоторые корни. Почему так поздно копали? Не знаю. А вот пшеница была посеяна аж около геодезической вышки, расположенной недалеко от деревни Екатеринославки. Эта деревня находилась вниз по течению от  деревни Березовка, на правой стороне Мокрого Кызыла. Кто и как сеял эту пшеницу мне не ведомо, а убирать ее с мамой я ходил. Выросла она, бедная, высотой в две ложки, колосок маленький, зерно мелкое и тощее. И вот мы с мамой ползком на коленях дергали ее  с корнем, потом на тряпке палкой вымолачивали. А я где-то когда-то, как говорили, «сорвал» себе живот. Мне было очень больно, иногда просто катался от боли, а работать надо… Приходила к нам какая-то бабка, вправляла живот, но наладилось не сразу.

Когда-то в конце деревни каждую весну всей деревней прудили пруд. Одни на телегах привозили солому и слой ее укладывали, другие засыпали солому землей, потом снова слой соломы. Так готовилась плотина. Потом прорывали обводной канал, чтобы плотину не прорвало. Весной в половодье плотину, конечно, смывало, но каждый год ее строили снова.

Воды набиралось много, мы даже лошадей туда водили купать, и на середине им приходилось даже плыть. Против огорода дяди Егора меня и Гриню его сестра Дуся учила плавать. Сперва сама поплавала, показав нам, стоявшим на мели, потом каждого из нас, держа на руке под животом, заставляла нас работать руками и ногами. Иногда она  убирала руки на время, пока не начнешь пускать под водой пузыри. Ей, конечно, в это время было смешно. Потом мы сами на отмели плавали, как лягушата, даже задевая дно животом – и все-таки научились плавать!

Когда создали колхоз, организовать строительство пруда, видно, было уже некому, да и никому не нужно. Немного запрудили, чтобы коровы из стада, когда их пригоняли в обед на дойку, могли напиться, и все.

Когда есть нечего, то и думаешь всегда о еде. Как-то второй Егорка (прозвище его было «Шивала», и вообще его на деревне так все и звали: «Егорка Шивала») предложил мне сходить в Березовку искупаться в речке. И вот пришел я к Егорке домой, стали выходить из дома, он вдруг говорит: «Подожди, я сейчас». И полез на печку, как я подумал, за сухарями. Я ему говорю: «Возьми и на меня». А сам вышел в сенцы. Купаться в речку было хорошо, без всякого пруда там было глубоко, и вода была чистая. Потом Егорка вдруг говорит: «Хватит купаться, быстрей пойдем одеваться». Долго ли было рубашку да штаны с одной пуговицей надеть. И мы быстро пошли к дому, где жила всем известная бабка Груня (Ронжина). Ее дом был крайним в порядке. Смотрю, следом за нами чешет ее сын Семка, лет на пять старше нас. Он, разжав кулак, показывает своей матери, стоявшей около нас, небольшой кистень и говорит:

– Вот они чем вооружены.

Вот только когда я узнал, какие «сухари» он брал на печке. Пока мы купались, Семен у всех купающихся проверил все карманы, но он не знал, пока, кому принадлежали кистень, а когда мы стали надевать штаны, заметил и вслед за нами. Бабка Груня придержала Семена, а нам велела быстро бежать домой, что мы и сделали. А кистень остались у Семена. Я-то думал, что после купанья мы будем макать в воду сухари и кушать.  А может быть, у них, как и у нас, их вообще не было?

Отца Егорки на деревне звали просто – Осип Хавронин (его мать звали Хавронья) и всем было ясно, о ком идет речь.

Как-то летом один мужик быстро ехал по переулку на пароконной бричке, которая сильно гремела. Осип как раз стоял у своего дома на углу переулка и набросился на мужика, крича:

– Какого черта гремишь, не знаешь, что у меня жена рожает!

В это лето их семья уехала на станцию Дёма, и больше я Егорку Втрого не видел.

В этот же год мы рыбачили на речке в Березовке. Отец и Федор Федорович Ронжин (мой будущий тесть) вели бредень, а дядя Ваня навстречу им шугал рыбу, приговаривая:

Страниц: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50

Опубликовано в Проза, просмотров: 87 190, автор: Kabanov (44/72)