Годы надежд и испытаний

В это же год под сараем Кожевников с Беловым при помощи железного крюка, которым дергают сено из омета, нашли закопанный хлеб и увезли в неизвестном направлении, пьяным комитетчикам на похмелье… Чей был этот хлеб, наш или дяди Егора – я уже не помню. Но это была большая потеря для семьи, а в каждой семье шесть-семь едоков. Дядя Егор был горячий и вспыльчивый. На него нападала «строка», как в народе говорили. В жару на коров тоже нападала «строка», и они, задрав хвосты, бежали к пруду, в воду. И вот так же и про дядю Егора говорили. Поэтому иногда приходилось вечером слышать  припевки:

– Из-за леса, из-за гор, вылетат строка Егор.

В него и уродился Гриня. А Митьку – будущего колхозного гармониста, правда, не имевшего своей гармошки, и Савку, отец недолюбливал по той причине, что они были похожи на свою мать, а не на него.

Как-то я пришел в дом к дяде Евстигнею (Сергею, как стали его звать потом). Сам он в это время находился на станции Черниковка, что за Уфой и строил моторный завод, работая плотником. Позже и его посадили ни за что. После работы он должен был оставшиеся гвозди сдать обратно на склад, но он, видно, поленился, и оставил их в общежитии. Возможно, что кто-то донес об этом, может быть, заведующая складом. Пришли к нему вечером. Объяснений, что ему эти гвозди не нужны, что он на другой день их все равно бы использовал на работе, слушать не стали. Приговор: за воровство двух килограммов гвоздей – восемь лет. И очутился дядя Евстигней на другой стройке, теперь уже не по своей воле – строил железную дорогу, прорубал в тайге просеку на станции Тайшет.

Как-то мы с его сыном Мотькой (Матвеем, потом Дмитрием) решили достать ведро, упавшее в колодец.  К цепи привязали палку, Мотька сел верхом, а я стал опускать его. Но вскоре ручка вылезла из барабана, и он быстро достиг воды. Колодец был на два двора с Кабановым Куприяном Андреевичем. Он, конечно, там уже не жил, там был уже сельсовет, и как раз были торги отнятого у «кулаков» имущества: продавали хозяйственное мыло. Помню, оно было в мешке, сшитом из клеенки. Я прибежал и сказал, что брат упал в колодец. Мужики привязали к вожжам палку и спустили Мотьке. Когда он появился наружу, у него на подбородке и на левой брови текла кровь. Падая, он задел за сруб колодца. Жена председателя сельсовета говорит:

– Ах, как не коньсал, как не коньсал.

Тут мне кто-то сказал, что моего прадеда понесли в церковь отпевать, и я побежал туда, а тетка Васюха (Васена Кабанова) промыла Мотькины раны, перевязала их, и вся тревога и злополучное ведро остались лежать на дне колодца.

В этот же год дядю Евстигнея, а вернее, его семью, так же как и нас, выселили из дома (тоже крытого соломой) куда хочешь, отобрав весь скот и прочее имущество.

Дядя Харлам построил себе дом (конечно, при  всяческой помощи деда Василия и его семьи) на крутом месте, на другой стороне оврага. Через овраг имелся даже мост. Было домов восемь, и называли их «Оторвановкой». Строясь, дядя возил камни, добывая их, как и все деревенские, на склоне Крестовой горы. Однажды, проезжая через мост, он остановился. Рядом был хороший родник и он напился изрядно холодной воды, лег в бричку, направив лошадей в сторону каменоломни (да лошади за много поездок и сами знали дорогу), а сам, намаявшись, заснул. Лошади пришли на место, встали, а дядя продолжал спать. Проснулся, когда стал уже дрожать от выпитой воды. После этого привязался к нему туберкулез, или как  в народе говорили – чахотка. Мало пришлось дяде Харламу с женой Хиной Кондратьевной (или Хиония) с тремя детьми (сын Василий и две дочери) пожить в своем доме. Дом из маленьких двух комнат, но крытый жестью находился как раз напротив Кожевниковой развалюхи, крытой соломой. Такие дома его раздражали. И выселили дядю, отобрали, что надо в колхоз, а дом исчез, остались одни каменные сараи, из-за которых он заработал себе смертельную болезнь.

Меньше всех своих братьев пожил в своем доме дядя Харитон со своей семьей – года два, наверное, или три с небольшим. Выселили и эту семью, иди куда хочешь и где хочешь живи и кормись. А дом исчез, как и все дома. Не осталось от  двора ничего, как будто здесь прошел ураганный смерч. А у дяди Харитона и тети Дуни было пятеро детей. Старшей дочери – Моте было в то время восемь-девять лет.

Страниц: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50

Опубликовано в Проза, просмотров: 87 177, автор: Kabanov (44/72)