Годы надежд и испытаний

Отец несколько лет работал в сельпо, которое находилось в Ново-Константиновке. Работали на пару с Алексеем Юнаком. То отец продавал в магазине, а Юнак ездил в город Белебей за товаром, то наоборот. Однажды я как-то оказался в магазине и видел, как отец отмерял материю. Потом сам решил купить у него конфет (я видел, как покупали другие). У меня было несколько медяков, в том числе и полкопейки (на ней написано одна вторая копейки). Отец мне, как обычному покупателю,  взвесил сколько положено.

Отец уходил на работу очень рано и чтобы узнать, когда он уходит, как-то раз я привязал к его руке мочалку, а потом к своей. Спали в сенях на полу, было лето. Проснулся – нет отца, не помогла мне мочалка.

В эти годы у нас жила тетя Наталья, подобранная бабкой Амосихой[4] когда-то. Потом Тетя Наталья вышла замуж за Кадысева Михаила. Свадьба была у нас. Еще жил у нас безродный  Федор Игнатьевич. Не один год в нашем доме жил и двоюродный брат моего отца Самоил Макарович Трушин (все его звали Самошкой). Мы с ним однажды сходили в кино (тогда кино было еще немое). Когда пришли домой, мама натрепала меня за волосы (стриженные под горшок) – в кино ходить было грех. Потом жила тетя Катя (Екатерина Амосовна). Перед тем, как пойти на вечерки, она специальные ножницы нагревала над стеклом десятилинейной лампы, завивала на висках кудри. И уже в тридцатом году пришел к нам жить мой дядя – Ваня.

Прадед Иван Федорович с бабкой Агафьей жили в келье, маленьком домике с печкой, который стоял в огороде. Там же стояли и ульи. Помню, собрались все правнуки, и на открытой веранде он подливал нам в блюдца меду.

Прадед Иван охранял бахчи всего нашего рода. Один год  бахчи всей деревни были на склоне Крестовой горы.  Был он глуховат. Прихожу как-то к нему и говорю:

– Дидик, мамака[5] прислала меня за арбузами.

Он приложил к уху ладонь  и говорит:

– Чаво баишь? [6]

Пришлось повторить. Он был ворчун и говорит:

– Только и знают, что жрут, жрут и жрут.

Сам же между тем пальцем щелкает по арбузам и, найдя спелый, срывает и кладет мне в мешок. Потом в шалаше (в середине была траншея со ступеньками, чтобы сидеть удобно было, по бокам же можно было лежать) нарезал красного арбуза, и мы с ним поели. Он помог мне поднять мешок на плечо и вслед мне проворчал:

– И ки каянные! Черни бы вас взяли, только и знают, что жрать.

«Черни» потому,  что чертом-то ругаться было грешно.

Однажды мы с Гриней (и еще кто-то был с нами) взяли с собой спички, бумаги и за огородами, около амбара решили покурить. В деревне нашей очень редко кто курил. Курение у староверов считалось большим грехом. Нарвали сухих листьев с росшего тут бурьяна и кое-как, склеив самокрутку, стали курить.  Тут вдруг появился мой братан Иван (а было ему года три) и попросил курнуть разок. Прежде чем дать ему, мы потребовали, чтобы он побожился, что не расскажет мамаке.  Курнул разок, закашлялся, как и мы и убежал домой. Прихожу домой, мать цап меня за руку, а правой рукой ремнем по спине, приговаривая при каждом ударе:

– Будешь курить! Будешь курить!

Конечно, после такой взбучки не захочешь, даже если и было приятно. Брат, как и мы, наверное, подумал, что курить сладко. Но в горле першило и драло так, что тут заставлять будут, и то не станешь курить.

Я бегаю вокруг мамы, чтобы вырвать свою руку, а Иван, предатель, стоит и смеется, глядя на то, как меня бьют. Что с него возьмешь – он еще был маленький, хотя и божился, а продал нас.

Однажды отец приехал на легковой машине. Он тогда работал в сельпо. Но прежде, чем заехать во двор – прокатились по всей деревне. Машина была открытая, стекло было впереди, а слева, около шофера была резиновая груша – для сигнала. Народу, особенно ребятни, набежало много, посмотреть на невиданное доселе чудо.

Не раз мне приходилось бывать в доме Трушина Макара Моисеевича – зятя моего прадеда Ивана. Их дом стоял через дом от деда Василия. В то время его звали просто: дед Трушин. Борода его была большая, как и у многих (брить бороду у староверов было грешно). Учил он своих детей и дядю Ваню азбуке, как тогда называли современный букварь. Но тогда букварей не было, просто изучали буквы по церковным книгам: «Аз», «Буки», «Веди», «Глаголь», «Добро», «Зело», «Мыслите», «Ижица». У деда на стене перед учениками висела двухвостка – палочка с прибитым к ней разрезанным надвое ремнем. Назвал букву неправильно – получай. Дом у них был большой пятистенник, внутри не оштукатурен, шпалеры (тогда так называли обои) прибиты гвоздями.  Дом был покрыт жестью, как и многие другие. Над крашенными красной краской воротами был грибок, чтобы доски ворот не гнили от дождей.

Страниц: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48

Опубликовано в Проза, просмотров: 97 002, автор: Kabanov (44/72)