Годы надежд и испытаний

Во время небольшой остановки, вижу как женщина с маленьким, лет пяти, сыном с небольшим скарбом в тележке, двигалась к развалившейся печке, показывая на нее рукой. Видно, это было все, что осталось от ее дома. Когда-то здесь была передовая, а теперь немцев прогнали на запад и ее «деревня» стала свободной.

Наш полк стал резервом Рокоссовского (РГК), и стали мы прикрывать на аэродромах наши штурмовики Ил-2. Иногда были близко к передовой, и было видно, как наша «черная смерть» (так немцы называли эти самолеты) бомбит, а потом расстреливает немцев из пулеметов и пушек, кружась над их позициями. Мы называли эти самолеты «летающими танками». Однажды они одновременно поднялись со многих аэродромов и выстроились в ряд вдоль фронта. Местность была ровная. Только наш аэродром был на небольшой возвышенности. И вот насколько мог видеть глаз в правую и левую стороны – везде в воздухе были «илы». Летели они очень низко, чуть выше леса. И пошли они все разом утюжить передний край немцев. Сначала сбросили четырехсоткилограммовые бомбы, потом прошлись из пушек или выпустили по четыре реактивных снаряда (эрэсы, как у катюши). А на закуску еще каждый из двух пулеметов обстрелял немецкие окопы. Вот это было зрелище! Больше такого видеть не приходилось, а может, больше такого и не было.

Позднее, под Данцигом, когда наши войска отрезали Восточную Пруссию с Кенигсбергом, наша пушка находилась рядом с командным пунктом летчиков, мы хорошо слышали, как командир эскадрильи руководил своими летчиками. Чаще всего материл своих ведомых за то, что они отстают. Иногда подсказывал, откуда заходят немецкие истребители и откуда бьют зенитки. Однажды, видно, когда бомбы попали в пароходы, закричал:

– Пылают!

Один самолет номер 14 всегда подруливал поближе к нашей пушке. Я даже на его крыло залезал, чтобы посмотреть, что есть в кабине. Летчик рассказал нам, что их товарищ ходил к одинокой женщине, которая жила на краю деревушки в маленьком и ветхом домишке. Видно, заели его ночью клопы. Он в следующий раз принес с собой авиационный бензин и промазал места, где обитали эти кровососы. А после трудов своих праведных сел рядом с хозяйкой у открытой двери на порожек и решил закурить. Как только чиркнул спичкой – вспыхнули пары бензина, и через час ничего не осталось, ни клопов, ни хаты.

Потерь у наших «илов» никогда не было. Мы всегда их пересчитывали на охраняемом нами аэродроме. Был только однажды случай, когда наш «ил» шел на посадку, а за ним спешил сесть наш «ястребок». Командир полка по рации кричит, чтобы истребитель заходил на второй круг, так как впереди «горбатый» (так они называли Ил-2). Но ни тот, ни другой самолет не отвечали, как будто оглохли и ослепли сразу оба. «Ястребок» догнал «ила» и рубанул пропеллером его правое крыло. «Ил» с высоты двадцати-тридцати метров рухнул на землю, а истребитель нормально сел на землю. Здесь же недалеко стоял наш разбитый танк, и рядом лежали обгоревшие куски танкиста.

Дошли до Минска. Здесь было большое окружение немцев. На одном из перекрестков оставили меня, чтобы я направил остальные батареи влево, а не прямо на Минск. Смотрю, по дороге идет рота немцев с офицером строем по четыре человека. С ними в строю женщина с санитарной сумкой. Над нашими головами кружит наш кукурузник и громко говорит по-немецки и по-русски о том, что все окружены, чтобы все сдавались и шли к поселку, где для них организована кухня. Пленных было много.

При движении на Запад через реки переправляться приходилось по-разному. Через одну речку машину вместе с пушкой перетаскивали тросом.  Всей батарее пришлось снимать с себя одежду. А как-то весной был проливной дождь, и пришлось до деревни, а это метров восемьсот, по стерне (по дороге еще хуже), как бурлаки на Волге, тащить бессильные машины, тоже тросом, всей командой. Где река была большая, там переправлялись на понтонах… А рек было впереди немало. Только через Неман переправлялись трижды.  Никто кроме меня в расчете плавать не умел. Но вплавь переправляться не пришлось. А вот за рыбой, глушенной взрывами снарядов, приходилось плавать мне.

Перед Неманом была река Березина, а дальше Висла с болотистой поймой. Там таскать нашу установку нам помогал «козел» командира полка, и бурлаки уже не потребовались. И последняя большая река – Одер. Но здесь уже с понтона съезжали прямо на хорошую бетонную дорогу. В Германии таких дорог было много, не то, что в России, где перед нами была только грязь да болото. В Смоленской области даже делали настил из бревен и досок, а чтобы разминуться были разъезды.

И вот Россия уже позади. Голодно нам было временами на своей земле. Но и здесь было не лучше. В начале января сорок пятого мы были в Польше. Было холодно. На натянутую палатку для тепла набрасывали солому, и внутрь палатки тоже (вместо перины). Но солому тоже не всегда можно было найти. Мяса мы почти не видели, а брать или покупать в Польше было нечего – немцы вывезли все, что только было можно. Один солдат как-то спрашивает польку:

Страниц: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48

Опубликовано в Проза, просмотров: 96 984, автор: Kabanov (44/72)