Годы надежд и испытаний

Никакого скота  у нас не было, даже кур. Мы не ели ни мяса, ни молока. Как-то мы с отцом отправились в соседнее село  – к хохлам, как тогда говорили. На этот раз понесли отцов шубняк, («черные дубки», как их тогда называли). Он предварительно его немного подчернил, подновил, протер тряпкой смоченной, вроде, керосином. Обменяли его на одну коровью шкуру.  Потом разрезали ее на ленты, а мама на железной кочерге их в печке отпаливала от шерсти. Это было наше первосортное мясо.

В это время появился на недобрый свет еще один ребенок – Павлик. Недолго он, бедный, плакал, всегда, конечно,  от голода. Не было у его матери в грудях молока, а трава «подорожник»[20] – еда не для грудных детей. И не стало Павлика.

В третьем классе учителем у нас был Ефим Дмитриевич Ястребов из деревни Ключевка., в которую когда-то зимой бегал посмотреть пожар. Оканчивало третий класс всего четыре ученика: Карпухин Иван, Трушин Ефим и два Кабановых Егора. Когда вызывал учитель меня к доске, то называл меня «Егор первый», а другого – «Егор второй».

Наступило сухое лето тридцать третьего года.

Весной мы с отцом рядом с Карымкиным долом решили посеять просо. Разбросал отец просо по делянке, привязал к лопате веревку и «плуг» готов. Я тянул за веревку, а отец держал и, конечно, подавал вперед под углом лопатку так, чтобы земля переваливалась как у плуга и заваливала разбросанное просо. И так – то туда, то обратно с другой стороны делянки. Когда отдыхали на склоне дола, я подумал: а почему арбузы не скатывались на дно дола? А ведь уклон был, как мне показалось,  градусов под сорок пять. Здесь когда-то, чуть помню, были бахчи, поэтому лежа на траве, я так рассуждал про себя.

Посеяли, а убирать-то было нечего: или не взошло, или взошедшее из-за засухи погорело. И пропал наш тяжкий труд. Давали земли нам, единоличникам там и те земли, которые не нужны были колхозу.

В этот год, вероятно весной, дядя Ваня, вместе с двоюродным братом из деревни Боклы Федей Крикуновым уехали в Туркмению к дяде Макару. Прежде чем переехать на хорошие хлеба, он немало поел травы (подорожника и лебеды), отчего живот у него был как у беременной бабы. Он уехал, а мы продолжали стричь ножницами подорожник, сушить его, толочь в ступе, делать из него муку. Потом добавляли молотую лебеду и чуть-чуть муки, если была. Пекли лепешки. А из сырой травы, вместо капусты, варили щи (если можно все это назвать щами) без мяса и масла. Потому у нас у всех были большие животы. Сестренке Шуре было три годика и если не смотреть на ножки, то остальное выглядело бы как шар. Кроме того, она была подпоясана поясом поверх живота на уровне подмышек. Такой же расчудесный вид представлял из себя и брат Макар, хотя он и был на два года старше своей сестры. А брат Иван был уже более рослый и футбольный вид его тела не так контрастно выделялся, хотя животом он, как и я, обладал солидным.

Год был засушливый, а подорожник и лебеда росли на удивление хорошо. То ли бог посодействовал, зная, что раскулаченным, обездоленным людям более нечего есть, кроме этой травы. А еще была такая трава: денежник – небольшой ветвистый сорняк, на нем множество желтых, когда поспеет величиной с копейку «денежка», в которой, как у лебеды, много семян. Его тоже вместе с лебедой мололи на ручной мельнице. Она была у кого-то, жившего на другой стороне речки. Сделана  она была из двух круглых, величиной с тазик, камней. На боку была приделана ручка, за которую крутили правой рукой верхний камень. Левой же рукой подсыпали «зерно» в отверстие посередине камня. Сбоку просыпалась «мука». Вот такую мельницу не раз и не два приходилось мне крутить и в тридцать третьем, и тридцать четвертом году.

Капусту сажали на Березовке. Здесь по берегу речки рос большой камыш. И вот корни этого камыша, очень большие, белые, мы с мамой приносили домой, сушили, толкли – получалась «хорошая» мука для лепешек. Там в речке, около нашего капустника водилось много водяных крыс. А может быть, это были не крысы.

Картошку сажали в деревне Подгорной, на огороде, кем-то брошенном, а копали уже в варежках и кое-как находили некоторые корни. Почему так поздно копали? Не знаю. А вот пшеница была посеяна аж около геодезической вышки, расположенной недалеко от деревни Екатеринославки. Эта деревня находилась вниз по течению от  деревни Березовка, на правой стороне Мокрого Кызыла. Кто и как сеял эту пшеницу мне не ведомо, а убирать ее с мамой я ходил. Выросла она, бедная, высотой в две ложки, колосок маленький, зерно мелкое и тощее. И вот мы с мамой ползком на коленях дергали ее  с корнем, потом на тряпке палкой вымолачивали. А я где-то когда-то, как говорили, «сорвал» себе живот. Мне было очень больно, иногда просто катался от боли, а работать надо… Приходила к нам какая-то бабка, вправляла живот, но наладилось не сразу.

Страниц: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48

Опубликовано в Проза, просмотров: 96 991, автор: Kabanov (44/72)